Дежурный по континенту - Страница 73

‑ Ну. А машина-то была того самого комиссара.

Чёрт возьми, восхитился Серебряков. Да его в любой аналитический отдел возьмут без всякого образования! Самородок, мать его так!

– Ну хорошо… Что посоветуешь с ним сделать? Пристукнуть в городе, а потом купить на рынке медное блюдо и привезти сюда отрезанную башку?

– Грубый вы народ, грингос. На черта тебе этот шум и вонь? Сделай так, чтобы он сам приехал к Дону.

– Как это?

– А вот для этого, – Касильдо поднял вверх жёлтый от табака палец, – нужно иметь на плечах маньянскую голову, браток.

– Ну-ну, – сказал Серебряков. – За маньянскую голову плачу отдельно.

– Тогда вот что, – сказал Касильдо. – Бери его на пушку тем, что знаешь про историю с полицейским комиссаром. Если увидишь, что это его не проняло, вякни что-нибудь про горелое мясо.

– Не понял, – сказал Серебряков.

– Хефе обещал его поджарить на паяльной лампе, думаю, что это у него в мозгах отложилось…

– Понял, – сказал Серебряков.

– После того, как ты его расположишь к себе таким образом, – Касильдо сделал паузу, – отправляй его сюда.

– Как?

– Ты мог бы прикинуться тоже полицейским. Но он не поверит…

– Почему?

– У тебя акцент. И вообще ты не похож на маньянца.

– Это верно.

– Знаешь что? Скажи ему, что ты из ЦРУ. И предложи на себя работать. Он всё равно загнан в угол. Ему деваться некуда. Он там сидит, трясясь от страха, что Ольварра его найдет. А ЦРУ для Ольварры – организация уважаемая. И он это знает. Он тебе поверит. Ему даже будет в кайф приехать к Ольварре посланцем от могущественного ведомства… А уж как приедет – я тут ему подыграю.

– И по такой умной голове, – сказал майор Серебряков голосом, полным раскаяния, – я лупил своими дурацкими кулаками… Прости меня брат, если сможешь. Или дай мне по роже пару раз, если хочешь…

– Ладно, сочтемся. Давай-ка перейдём теперь к низменным материям…

Когда Серебряков, наконец, уехал, Ремедиус чуть было не спросил у своего бригадира, уж не картина ли Хосе Марии Веласко лежала у того в багажнике – так долго два охламона топтались у заднего бампера, пяля глаза в развёрстую задницу железного коня. Он и спросил бы, кабы не печальный инцидент с Хосермо, тем самым, которому озверевший Касильдо изрядно попортил симметрию лица за вполне невинную шутку. Ну его. Если бог хочет наказать человека – он изымает чувство юмора у его руководства.

Глава 31. Сублимация во всех проявлениях

Из джунглей, сплошным ковром покрывающих западный склон горы Киуатепетль, вылезла Магдалина и направилась через поляну к посту, замаскированному в низкорослом кустарнике на опушке. Побрезио сглотнул слюну: куда ни кинь, а грязно-маскировочный комбинезон шёл толстухе. Да и какой бы женщине он не шёл?.. Стиль сафари – вещь беспроигрышная во все времена.

А может, и не шёл, а просто бывший временный командир бывшей Съелы Негры в полном одиночестве торчал на этой точке вот уже пятые сутки. Он бы сейчас на кого угодно запал, даже на эту швейцарку, даром что она такая лесбиянка, что на ней клейма ставить некуда. Он бы нашёл куда. Поискал и нашёл бы.

– Hola! – сказал он, выходя из кустов. – Как дела?

– Ты меня напугал, Побрезио, – сказала толстуха с неприязнью. – Выскакиваешь как чёртик из коробки…

Она врала. Ни грамма она не напугалась. Но Побрезио не стал ей говорить о том, что это ему известно. Он был парень неглупый, он понимал, что женщина посреди сугубо мужского коллектива всё равно начинает чувствовать себя женщиной, будь она хоть шестьдесят девять раз лесбиянка, а отсюда и кокетство, и колючки из неё растут не потому, что она какой-нибудь дикобраз, а в качестве трогательной женской самозащиты. Ну и пусть.

– Ой-ой-ой, – ласково сказал Побрезио и ссутулился, чтобы соратница не увидела его некстати вставшего члена. – Что же, я должен сперва на весь лес орать, что, дескать, выхожу, не пугайся, моя радость?..

– Орать не орать, а выскакивать как чёртик из коробки всё равно не должен, – рассудительным тоном сказала Магдалина.

– Далась тебе эта коробка, – проворчал Побрезио. – Лучше скажи, какие новости.

Ему смерть как хотелось взять толстуху широкой ладонью за пышную задницу и хотя бы так подержать, но он сдерживал себя. И не потому, что он опасался вспышки праведного девичьего негодования. Нет, этого он не опасался. Пускай себе негодует. До стрельбы дело навряд ли дойдет. Но после событий в Игуале, когда Побрезио допустил на территорию базы не просто постороннего человека, а шпика, воткнувшего в забор жучок, он чувствовал нечто вроде комплекса неполноценности. И ведь она, сука, припомнит ему это, и смерть боевого товарища по его вине припомнит. Скажет, вот, намудачил вагон и маленькую тележку, а теперь меня за жопу хватаешь? Какая уж после этого любовь…

Нет, тут нужно придумать что-нибудь похитрее. Дипломатия нужна. Он сунул руку в карман и отвёл в сторону пылающий конец.

– Новости замечательные, – сказала Магдалина, деловито роясь в зелёной сумке в поисках чего бы пожрать. – Там она, там, у Ольварры. Как и следовало ожидать. Сперва сидела в подвале, теперь – в самом доме. Правда, за ней присматривают. Но ни с кем кроме хозяина не общается.

– Ну? – обрадовался Побрезио. – Так будь я проклят, если она сегодня до первой звезды не окажется с нами.

– Не торопись, – охладила его Магдалина. – Там у этого старого мудака целая рота бойцов охраняет долину. И пастухи шляются по горам. Я сейчас чуть не наткнулась да двоих. Хорошо, что они привыкли завтракать стаканом текилы. Прошли от меня в метре и не заметили.