– Вон из моего дома, проститутка! – раздалось из прихожей.
– Но, Ахо, клянусь тебе…
– Молчи, проклятая! Опозорила мой дом, так вон из него!..
Хулио сжался в кресле. Ай да Бетина! Чего, право, не бывает на свете! В тихом омуте-то, а? Мать четверых детей!!!
Не забыть рассказать об этом хефе. Дон Фелипе найдёт, как это использовать.
– Ахо, я клянусь тебе, я с ним и двух слов не сказала! Провела в гостиную и сразу ушла! Спроси у дочерей…
– Вы все заодно, проклятое бабье племя! – заорал комиссар. – И из этих шлюхи повырастают! Вон из моего дома, сказал, дрянь, изменщица!!!
Раздался звук пощечины, и сразу хлопнула входная дверь.
Никогда, никогда не буду жениться, подумал Хулио. Если уж такая жена, как Бетина, обманывает мужа, то где найти такую, чтобы не обманывала? В Южных Андах? Нет, нигде не найти женщины, которой можно было бы верить. Никогда не женюсь.
Вошедший в гостиную комиссар казался спокоен, лишь багровые пятна на острых скулах и лихорадочный блеск в глазах выдавали душевную бурю, которую ему только что пришлось пережить. Серая рубашка комиссара была покрыта пятнами пота: видно было, что ему пришлось сегодня немало потрудиться на жаре да в душном помещении, потому что Посседа был довольно тощ и при обычных обстоятельствах потеть привычки не имел.
Хулио, сделав скорбное лицо, слегка привстал навстречу хозяину дома и тут же плюхнулся обратно в кожаное кресло. Вставания с искренним рукопожатием предназначались для тех, кому Дон платил по сотне в месяц, и больше. С мало– и нерегулярно оплачиваемого комиссара Посседы было достаточно и этого. Даже более чем. При всем сочувствии к его бедам.
Комиссар остановился в дверях и сухо кивнул.
– Добрый вечер, – сказал Посседа. – Как там дон Фелипе?
– Благодарю, – отозвался Хулио. – Велел кланяться и узнать, нет ли у сеньора комиссара каких проблем, в решении которых он мог бы оказать посильную помощь.
– Передайте дону Фелипе мою глубочайшую признательность.
– Непременно передам.
Комиссар продолжал стоять, как лошадь на фуршете. С минуту они молчали, потом Хулио, чувствовавший себя неловко из-за того, что упорно продолжал сидеть, а комиссар, которому и без того досталось, не менее упорно продолжал стоять прямо перед ним, вежливо кашлянул в ладонь и сказал:
– Э-э-э… Дон Фелипе просил, сеньор комиссар, э-э-э… узнать, что там с этим Макдоналдсом… Из новостей совершенно непонятно, взорвали его, или подожгли, или там обрушилась крыша. И если окажется, что всё-таки взорвали, кто именно взорвал.
Хулио взмок, произнося заранее заготовленный по дороге текст. Посседа подошел к окну, отдернул штору и уставился в темноту за окном.
Хулио с минуту сидел неподвижно, затем встал, оглушительно скрипнув пружинами кресла, выпрямился и многозначительно кашлянул. От поведения комиссара попахивало легкой и странной неадекватностью. Уж не пьян ли он, мелькнула мысль. Или это сцена с женой так на него подействовала? Ладно, не буду напирать. Когда у мужчины такие семейные проблемы, с ним надо помягче.
‑ Это был взрыв, ‑ сказал комиссар, не оборачиваясь.
‑ И кто же взорвал это досточтимое заведение? Уж не «Съело Негро» ли случайно?
Тут комиссар отвернулся от окна и посмотрел на Хулио.
‑ Может, и «Съело Негро». А что? «Съело Негро» как-то особенно интересует дона Фелипе?
Хулио понял, что сболтнул лишнего. Вот чёрт! Что же теперь делать? Звонить хефе и признаться, что сболтнул лишнего? Ни в коем случае. Если хефе про это узнает, он с завтрашнего дня переведет его под начало Касильдо в рядовые sicarios. Попросить комиссара, чтобы он забыл то, что он сказал? Комиссар, скорее всего, только этого и ждёт. Стоит и думает себе, что вот, мол, прислал Дон про его душу большого и тупого, который тут потеет, краснеет и старается вести себя как маленький и умный, но у него ни черта не получается. Наверное, плохи дела у Тихого Дона, если посылает таких. Наверное, больше не работают на дона Фелипе маленькие и умные, наверное, они разбежались все, как крысы с тонущего корабля, и остались только такие вот: большие, тупые, болтающие языком как метёлкой. Завтра же комиссар так или иначе доведёт до сведения хефе то, как вёл себя с ним его приближённый, и хефе разжалует Хулио в рядовые sicarios. И это ещё в лучшем случае.
Чёрт, чёрт и чёрт, вконец обозлился Хулио на своего хозяина. Маньянский болт тебе весом в кинтал поперёк сомбреро, чёртов тихушник. Зачем сказал мне про эту «Съело Негро»? Назло тебе поеду к мадам Лютенции и проведу у неё не полчаса, а все два часа, и умойся.
– Не хотите ли выпить? – поинтересовался комиссар.
– Я не пью на работе, – проворчал Хулио и пошёл вон из гостиной.
– Мой поклон дону Фелипе! – сказал комиссар.
– Угу, – ответил расстроенный Хулио и ретировался.
По тротуару перед калиткой с горделивым видом ходила взад-вперед Бетина, супруга господина комиссара.
– Доброй ночи, сеньора! – сказал Хулио, толкнув калитку. – Э-э-э… кажись, посвежело?..
– Сеньор! – сказала женщина. – Не могли бы вы сказать моему мужу, что у нас с вами ничего не было, и вообще я только показала вам дорогу в гостиную и тут же ушла на кухню?..
– Прошу прощения, сеньора, но я имею весьма строгие инструкции по части того, о чём меня уполномочили говорить с сеньором комиссаром и о чём меня не уполномочили. Я, между нами говоря, и так наболтал там лишнего.
– Тогда извините, сеньор! – сказала Бетина и удалилась в ночь, подняв голову.
Хулио плюхнулся в «плимут», отчего автомобилишко едва не встал на дыбы.
– Куда ехать, братец? – оживился Мануэло.